Республиканский театр кукол

Маленькая вселенная

Уныло звучащая формула «проза жизни» стала традиционной характеристикой нашей действительности. Это фактически приговор, и человек как-то по привычке мирится с этим «диагнозом», не пытаясь выйти за рамки обыденности. Человек, но не каждый. Например, режиссер, художник Республиканского театра кукол г. Йошкар-Ола Татьяна Батракова преодолевает своим творчеством рамки «прозы» и уносится на поэтических волнах вдохновения. «Творческим людям «выход за рамки» легче», – скажете вы, – «они гениальны, исключительны». Но не обязательно быть исключительным, просто к этому творчеству нужно приобщиться, и тогда волна вдохновения подхватит и вас и унесет в волшебный мир, где воплощаются ваши самые сокровенные мечты, оживают воспоминания о далеком, прекрасном, окутанном дымкой тайны детстве.

«Что это за мир?» - спросите вы. Это мир театра кукол, а точнее мир кукол Татьяны Батраковой. Театр кукол – всегда волшебство. Куклы, эти, казалось бы, неживые предметы из патмаше, лесок, кусочков дерева и ткани, живут. Их, конечно, оживляют актеры, но тем не менее куклы живут своей жизнью. И пусть их водят за шток (куклы в спектакле планшетные), а руки актрисы, держащие руки куклы, берут за нее и вместе с ней предметы, это не важно. Волшебство остается волшебством. Вот только очень необходимо, чтобы куклы, впрочем, как и все оформление спектакля, были созданы настолько высокохудожественно, были настолько гармоничными и даже совершенными, чтобы зритель ощутил красоту этого сказочного мира, мира спектакля, сыгранного куклами. Татьяне Батраковой такое чудо подвластно. Режиссер всегда ищет своего художника, Т. Батракова сама себе художник, это, как нам кажется, дает большие возможности в воплощении замысла спектакля.

Спектакль камерный, артисты-кукловоды работают на минимальном расстоянии от зрителя, что всегда трудно, потому что зритель подмечает каждую «мелочь». Но при такой камерности устанавливаются более близкие,  доверительные отношения со зрителем, и это рождает понимание того, что хотел сказать спектаклем весь его творческий состав. Дуэт: Народная артистка Республики Марий Эл Эльвира Лисицына и артистка Надежда Николаева, – это не просто дуэт, это – ансамбль. Именно ансамбль: одна актриса дополняет другую, они живут в спектакле как единое целое. Вдвоем они водят всех кукол, иногда в течение спектакля передают друг другу одну и ту же роль, но такие переходы не заметны, мастерство обеих актрис безупречно. Но дело не только в их мастерстве, но и в какой-то необъяснимой энергии, перетекающей со сцены в зрительный зал, в той атмосфере, которую нельзя выразить, но которую можно почувствовать. Татьяна Батракова часто создает именно такие, «личные» спектакли, где зритель ощущает все действо каждой клеточкой своего тела, каждой частичкой своего сердца.

Спектакль «Колыбельная» охарактеризован в программке как сказка на вырост для детей с 4-х лет с родителями. Но адресован он именно тем, кто вырос. Дети тоже с удовольствием его смотрят и понимают в нем что-то по-своему, но взрослые чувствуют то неуловимое, что вложено режиссером в нехитрую историю.

Спектакль «Колыбельная» Т. Батраковой поднимает очень понятные, близкие нам вопросы, которые являются неотъемлемой частью нашего мира –  вопросы материнства. Образ «мать и дитя» является для нас символом любви, продолжения жизни. Именно эти отношения хочет воспеть режиссер в спектакле. Глагол «воспеть» был употреблен нами не случайно, он характеризует мир спектакля – мир музыки и поэзии. И пусть спектакль почти без слов, но не словами создается поэтический мир, он создается образами и ритмами. Поэзия заключена в самих колыбельных песнях, в старинных сказках про животных, она живет в художественном воплощении спектакля, она в нас. И нельзя выразить любовь матери и ребенка, эти возвышенные, божественные отношения, в прозе.

«Но все-таки» – возразите опять вы, – «отношения «мать-дитя» принадлежат нашему прозаическому миру, это естественная реальность!» «Реальность!» – соглашусь я. Но, выражаясь словами художника к. XIX-н. ХХ века М. В. Нестерова, «опоэтизированная реальность».

На невысокой сцене стоит арка, с закрепленными на ней маленькими лампами, увитая растениями. Пространство за аркой ограничено черным «задником», на котором горят звезды. В середине арки горизонтально закреплен четырехплоскостной крутящийся барабан с колесами по бокам, которые тоже обвиты травой, гирляндами из листьев и вьющихся растений. Эта площадка-барабан и является основным местом действия. Барабан проворачивается – меняется плоскость: место действия и время года, а на границе между временами года барабан остается на ребре между плоскостями. Когда барабан застывает в этом положении, то дыхание приостанавливается, и ты замираешь в ожидании.

Стилистика художественного воплощения спектакля уходит глубоко корнями в нашу культуру. Она впитала в себя наследие художников рубежа XIX-XX веков: А. Е. Архипова, с его созерцательно-лирической концепцией творчества и теплотой колорита: желтые, красные, коричневые и зеленые цвета; художника М. В. Нестерова, с восхищением тихой, уединенной жизнью и постоянным общением с природой персонажей его полотен. Жизнь героев спектакля не отделима от природы. Даже когда вначале мы видим на площадке уютную деревенскую горницу со столом стулом и сушащимся на веревке бельем, трава и вьющиеся растения арки и колес барабана остаются и составляют, часть убранства комнаты, гармонируя с уютным деревенским бытом. Природа, обрамляющая сказку, это природа врубелевских картин, но не мятущегося «Демона», а его тихих картин «К ночи» и «Сирень», где тонкими, удлиненными  мазками выписана трава, листья, ветки… В спектакле эти мазки переданы в ткани: ткань-«травка» или листьями из ткани, свитыми в гирлянды и сотканными в полотна. А женщина, прячущаяся в сиреневый куст у М. Врубеля, чем-то похожа на главную героиню спектакля – женщину Т. Батраковой: точеные черты лица, большие грустные глаза, стройный стан. Только в спектакле главная героиня русоволосая (у Врубеля – черноволосая), волосы ее убраны венком  из цветов и трав (у Врубеля – распущены), и грусть в ее глазах не таинственная, а мечтательная. И мечтательность этих глаз, дополненная вздернутым носиком – это ожидание, ожидание счастья и любви.  Венок на голове женщины отсылает нас к образу Весны, который мы можем увидеть у Боттичелли. Весной издревле воспринимали Женщину, потому что он давала жизнь новой жизни, как весна дает жизнь природе. И этот цикл – есть бессмертие.

Куклы в спектакле небольшие: от 5 до 50 см., самые маленькие – таракашки, самая большая – Лиса. Куклы очень пластичные. Их лица выразительны. И хотя на них запечатлена раз и навсегда одна эмоция, тем не менее создается иллюзия, что куклы меняют выражение лиц.

«Колыбельная» – это авторский спектакль, не имеющий пьесы в своей основе. Но в нем есть отсылки, отзвуки и отголоски того богатого поэтического мира искусства, который создал человек. В основу пьесы была положена сказка «Колобок». Но от сказки там только канва, которая рождает единый ритм спектакля, заключенный в параллелях, повторениях на разных уровнях одних и тех же событий: Колобок путешествует, встречая животных, с которыми он вступает в отношения. Колыбельная песня каждого из героев, а, главное, девочки-колобка, – это нить, связующая всех, это путь, который проходят все герои и зритель.

Жили-были обычные домашние насекомые, извечные соседи человека – милые тараканы. Таракан в полосатом блестящем фраке (что на самом деле оказывается его туловищем и крыльями), выбежавший на середину комнаты, гневно пищит (у актеров пищики), оглядываясь, и машет лапками: он на кого-то зол. Не заметив керосиновой лампы, стоящей рядом, он ударяется об нее и падает. Взволнованная Тараканиха, блестящее платье которой – это тоже ее крылья, вбежав в комнату, ищет таракана и видит его лежащим на полу. Она пытается его поднять, целует, что-то нежно «приговаривая». Таракан приходит в себя и пытается встать, отвергая помощь любящей подруги, но падает, и она ловит его, и как бы ей ни было тяжело, удерживает равновесие и уносит его, ласково пища. Эти букашки любят друг друга. Это видно из их взглядов, нежных касаний лапками, но любовь живет в сказке не у всех. Тараканы счастливы, а хозяйка уютной, опрятной комнаты – нет. Она одинока. Не совсем, конечно, одинока: живет у нее котик-мурлыка. Вся жизнь ее – это домашнее хозяйство и песни, много разных песен, простых, душевных, будящих какие-то древние, забытые, как будто от предков доставшиеся, воспоминания. Это, наверное, то, что называют родовой памятью. Выстирала женщина белье, высушила, берет корзинку и вдруг забывается, начинает качать ее и напевать колыбельную, которую никак до конца не вспомнит: «Бай, бай, бай. Пусть приснится…

Пусть приснится…». И вдруг замерцали звезды, донесся переливчатый звук.

Колыбельная песня, с ее глубокими историческими корнями, неотъемлема от нас. Та колыбельная, что пела нам в детстве мама, звучит у нас в душе на протяжении всей жизни. Она – символ материнской любви, символ детства, символ непрекращающейся жизни на земле, так как она передается по бесконечному пути от матери к ребенку: из поколения в поколение. Колыбельная, та основа гармоничного космоса, состоящего из любви матери и ребенка, в спектакле стала основой его поэтико-музыкального мира. Так мы плавно переплываем от одной колыбельной к другой, пока не найдем свою колыбельную.

Но пока колыбельной нет, потому что петь ее некому. Женщина складывает белье и опять напевает неоконченную колыбельную, покачивая сверток из уложенного белья. И вновь мерцанье звезд и перезвон. Томится ее душа, отгоняет она тоску заклинаниями:

 

Ой, сердечко-сердечко, больно не стучись,
Ой, ты горе-горюшко, ой, да отступись.
По полю-по полюшку, по полю-по полюшку
Ой, да разлетись.

Но не уходит горюшко и сердечко стучит. Женщина вздохнет и дальше работает: приносит воду, муку, молоко, замешивает тесто. А в комнате уютно, чисто, домотканые половички, потрескивает огонь… Завязала колобок из теста в узелок, и снова защемило сердечко, смотрит на пустую корзинку… И опять заклинание произносит она, как будто колдует над колобком.
Оставила женщина узелок на столе, села рядом, гладит колобка и напевает все ту же колыбельную, но клонит ее в сон, и она засыпает.

Просыпается у ее ног серый с белой грудкой котик, мурлычет, потягивается. А в ночи слышны чьи-то крики, скрипит дверь, мотыльки вьются около керосиновой лампы, мерцают звезды. Котик вдруг встает на задние лапы, начинает колдовать над узелком и поет ту же колыбельную, но с финалом: «Бай, бай, бай. Пусть приснится… рай». Котенок – это не только озорство и проказливость, он – добрый дух, покровитель странствующих героев, а, как мы знаем, Колобок отправится в странствие. Узелок шевелится, и из него появляется девочка в рубашонке и платочке на голове, точно таком же, в котором был завернут колобок. В жизнь ее позвала колыбельная. Котик помогает ей встать на ножки, но девочка не может устоять и падает с криком «мама!», уцепившись за платье женщины. Девочка вдруг понимает, что мама – это она, спящая женщина. Мама во сне гладит девочку по голове и напевает колыбельную, девочка отходит, и мама продолжает гладить воздух. И вдруг зашептало все вокруг: «Мама!». А девочка запомнила колыбельную и с ней ложится спать в корзинку, но корзинка неожиданно взлетает. И девочка зовет маму, но мама спит. Нет, девчушка не испугалась, она смеется и летит. Пролетает мимо зрителей и с надеждой спрашивает: «Бай-бай?», ищет свою колыбельную. И все мы ищем свою колыбельную – ищем то счастье, которое окутывало нас в детстве. Мы, наверное, не помним ее слов, но она звучит где-то внутри, там, где живет любовь. Колыбельная – это то, что заложено в нас, это часть нашей души. Когда колыбельные людей созвучны, они сходятся, когда дисгармоничны – нет. В этом поиске гармонии и счастья мы находимся всегда, именно этот поиск рождает движение жизни. И как символ начала пути, начала поиска своей колыбельной, а, значит, своего счастья, позади летящей в корзинке девочки, отделяется от задника со звездным небом и плывет рыба из этих звезд. Рыба – это плавание в водах жизни, она знаменует надежду на бессмертие. И у нее девочка спрашивает: «Бай-бай?», но рыба молча проплывает мимо. А корзинка уносит девочку все дальше и дальше.

Неспешное движение спектакля вначале начинает постепенно нарастать и достигнет своей кульминации в сцене с Лисой. Пока не было девочки – жизнь текла размеренно, по установившемуся порядку, но с рождением нового существа жизнь начинает ускоряться, ведь маленький ребенок – это центр притяжения, вокруг которого вращается не только семья, но и, по его ощущениям, весь мир. Центростремительной силой спектакля стала девочка-колобок. Колобок издревле был символом солнца, а, значит, и жизни на земле, той энергией, которая двигает миром. С широко открытыми, вопрошающими глазами, она втягивает в свой мир всех, с кем встречается, и каждый после этой встречи уходит другим, изменившимся, очищенным. И лишь один персонаж, Лиса, не изменится после встречи, а вернет все на круги своя: лишит мир девочки-колобка. Как зима возвращает все в изначальное «несуществующее» состояние, как смерть, возвращает нас туда, откуда мы пришли. Но за зимой всегда приходит весна, за смертью – жизнь. Эти полюса всегда будут противостоять друг другу, но всегда весна и жизнь будут побеждать, и вечный цикл возрождения и жизни никогда не прервется.

И вновь на площадку выбегают наши «соседи». Таракан, встав на колено, признается в любви своей избраннице и предлагает ей выйти за него замуж. Они кружат в танце, взлетают, зависают в воздухе, а, когда опускаются на землю, то у Тараканихи мы видим животик – она беременна. Таракан начинает искать укромное местечко для жены, актриса предлагает ему свой карман, и он бережно кладет жену туда. Лирическая музыка сменяется бравурным маршем, и мы видим: во главе семейства шагает папа-Таракан, за ним семенят маленькие одинаковые таракашки, шествие замыкает мама. Но нет, не мама, их догоняет, отчаянно пища, отставший малыш.

Мы привыкли относиться к тараканам, как к чему-то неприятному, даже детские сказки нас в этом убеждают, например, «Федорино горе». Но автор спектакля ломает все стереотипы: тараканы – очень милые домашние насекомые. Они, как и мы, умеют любить. А ведь раньше тараканов из дома не гнали, и считалось, что в доме, где много тараканов, всегда будет счастье и достаток. Жизнь тараканов и жизнь женщины в спектакле – это проявление одних и тех же законов мироздания: у них, как и у человека, есть семья, дети, дом и главное – любовь. Все в мире подчиняется этому чувству и движется им.

Барабан переворачивается и останавливается на ребре. Появляется гусеница, она с удовольствием ест листья, причмокивает. А корзинка с девочкой все летит куда-то. Пролетает девочка мимо гусеницы, а она пугается, забирается на арку, повисает вниз головой и прячется в кокон. И девочка летит дальше. А колыбельная все звучит и звучит далеким зовом. Она звучит во многих музыкальных отрывках спектакля, но это она и не она: вариации на ее тему, созданные заслуженным деятелем искусств РМЭ В. А. Захаровым, не дают нам отвлечься от главной цели: найти свою колыбельную, отголоски которой мы слышим в мире.
Вдруг слышится: чихает кто-то. Переворачивается барабан, и мы «входим» в лето. Простодушно-недоуменный Медведь в коротком пальто, чешется, чистит себя от репьев и тщетно пытается убрать с носа заставляющий его чихать репей. В спектакле образ Медведя появляется не зря. В древности он почитался как божество земли, символ торжествующей природы – лета, отождествлялся с человеком. Выбегает девочка, желает медведю здоровья, помогает убрать репьи и весело спрашивает: «Бай-бай?». Медведь очень рад, что она ему помогла, и от избытка чувств целует ее, но она повторяет: «Бай-бай?». Медведь догадывается, что девочка хочет спать, он даже пытается ее укачивать, но делает это неуклюже, резко, размашисто, даже грубо, приговаривая басом: «Бай-бай». Вдруг слышит шепот, который звучит как будто с небес: «Мама!» И медведь вдруг вспоминает свою маму, он вспоминает ту колыбельную, которую она ему пела: «Малыш, ну, что ж ты не спишь? Давай посчитаем звездочки на небе раз, два, три…» Колыбельная звучит все громче, он подпевает ей и уже считает звездочки до четырех, пяти, шести… И уже нежно и ласково укачивает девочку, и засыпает сам. Девочка слушает колыбельную, повторяет нехитрые слова, но понимает, что это не ее «бай-бай». «Не бай-бай!» - с сожалением лепечет она. Выбирается из лап медведя, цепляет себе на одежду репей и убегает. Она на протяжении своего путешествия будет забирать на память о своих встречах, о чужих колыбельных какой-то предмет. И эта память, эти колыбельные останутся с ней навсегда, в виде оберега-погремушки, который будет висеть над ее колыбелью. Мы, встречая на своем жизненном пути разных людей, тоже оставляем в своей памяти след о них, от их колыбельной. Медведь просыпается, с грустью шепчет: «Маманя!», видит, что девочки нет, и с какой-то светлой тоской уходит. Девочка в грубой его душе пробудила нежность. Из взрослого, потолстевшего медведя, он как будто вновь стал одним из маленьких худошеих медвежат, которые ловили на удочку месяц в мультфильме «Осенняя рыбалка» (худ. Н. Я. Чурилов). Воспоминания о маме возродили его, ведь они – это то самое теплое чувство, которое всегда греет нас. Взрослым часто так не хватает этого тепла, и всегда щемит сердце при воспоминании о детстве и о маме.

Барабан вновь встает на ребро. И из гусеничного кокона появляется бабочка, рыже-коричневая, похожая на осенний лист. Это вечное возрождение жизни существует в каждом маленьком существе, в каждой песчинке мира. Девочка с надеждой спрашивает у нее: «Бай-бай?», но бабочка не отвечает и, попорхав над одинокой девочкой, улетает. Барабан доворачивается – на дворе уже осень. Среди красных, золотых и желтых листьев стоит мешок, доверху наполненный этими листьями, и лежит лира, переделанная кем-то в счеты: она перевернута на бок, и на ее струны нанизаны деревянные колечки. Этот кто-то – волк, выбегающий на сцену за кружащимся листком. Худой волк, в серой шляпе и сером плаще, с жадным восторгом, выраженным в его «маске» и лихорадочных движениях, хватает лист, засовывает в мешок и, как «скупой рыцарь», с диким благоговением прижимается к нему, с наслаждением рассматривает свое «богатство» и отсчитывает костяшки на лире. Волк в народе всегда ассоциировался со скупостью, жадностью. В спектакле он стал символом осени как заката человека, который погряз в накоплении материальных благ. Волка также считали тенью человека, и в спектакле он действительно тень: все, что осталось, после того, как его поглотил мир наживы и накопления. Появившаяся за спиной волка девочка, сначала пугается, потом внимательно начинает его рассматривать, отчего пугается волк. Он тут же бросается защищать свои сокровища, но девочке они не нужны: это ведь обычные листья. Ее заинтересовала лира. Она проводит по струнам рукой, и костяшки падают с них. Волк раздосадован, он злится, но девчушка переворачивает лиру и вновь проводит рукой по струнам – они звучат. Она по очереди задевает струны и получается мелодия ее колыбельной, ей весело. Она обращается к волку: «Бай-бай?» Волк удивлен, что его счеты «умеют» что-то еще, кроме считать. Он трогает струны, начинает смеяться. А девочка в это время заглядывает к нему в мешок, волк мигом подбегает, выхватывает его, пытается спрятать. Тогда девочка на минутку убегает и, запыхавшись, возвращается с целой охапкой листьев и отдает их волку. Волк не может понять, как она отдает их ему так много и просто так, ведь для него листья – сокровище. А уставшая девочка засыпает на его мешке. Волк, душа которого начинает просыпаться от спячки «жадности», спешит смастерить ей кровать: он вешает гамак, бережно укладывает в него девочку и начинает укачивать. И снова разлитый в воздухе шепот: «Мама!» Волк поднимает глаза к небу, тоскует под колыбельную, которую поет ему мама: «Спи, малыш, усни, мой милый…». Волк подпевает, сначала вспоминая слова, а потом, вспомнив колыбельную своего детства, уже опережает их. И теперь он уже тот добродушный Волк, который живет в нашей памяти с детства – Волк из «Сказки сказок» Ю. Норштейна. И такие обращения к нашему собственному детству в спектакле становятся теми ниточками-дорожками, которые восстанавливают нашу связь с «прекрасным далеко» прошлого. Напевая, Волк берет мешок с листьями, огонек жадности вновь загорается в нем, но звучит колыбельная, он шепчет: «Мама!», и, взяв горсть листьев из мешка, подкидывает вверх, ликующе смеясь. Вдруг вспоминает про спящую девочку, прикрывает себе рот, но продолжает радостно разбрасывать листья из мешка и тихо смеяться. И вот мы уже не видим его, лишь взмывают вверх охапки листьев и слышен его радостный смех. Он изменился, детство, вторгшееся в его жизнь вместе с девочкой-колобком, разбудило в нем душу. А девочка, проснувшись, с грустью говорит: «Не бай-бай», сует запазуху листочек на память и уходит. Крутятся колеса барабана, создавая иллюзию продвижения, шуршит трава, на краю девочка останавливается. Барабан переворачивается на ребро и девочка, закричав, скатывается в сугроб (барабан довернулся). Зима. Девочка уже в теплом пальто и меховой шапке, резинка которой с помпончиками одевается на голову, как в нашем детстве – еще одна ниточка-дорожка в него. Выбравшись из сугроба, она замечает на снегу колокольчик, звонит и слышит свою колыбельную. Она бежит туда, откуда слышится эта мелодия.

Нежный напев колыбельной сменяет агрессивной, несколько однообразной, давящей и пугающей музыкой. Актрисы выходят на прямой контакт со зрителями, жестами приглашают их внимательно следить за тем, что происходит на площадке, надевают белые перчатки. И вновь скрываются за «станком». Эти перчатки ставят белый стул и стол, кладут на него карты, вешают крючок. Появляется некто в белом балахоне, из которого торчит только нос – это Лиса. Лиса, как воплощение воровства, подлости и коварства. И ее плащ-накидка с капюшоном неспроста, ведь изменение облика лисой раньше объяснялось ее ролью демона, злого духа, оборотня. Лиса садится за стол, начинает раскладывать пасьянс, и он, видимо, предсказывает ей что-то хорошее, потому что она вульгарно смеется, запрокидывая голову и постоянно перекидывая друг на друга ноги. Вдруг она чует запах, поводит носом и, окончательно в чем-то убедившись, откидывается, посмеиваясь, на стуле. Затем Лиса издает звук, похожий на «пс», делает повелительный жест лапой – появляются руки-белые перчатки, этим же жестом и звуком она приказывает им что-то – руки приносят кофе. Наливают, разбавляют молоком, кладут сахар, размешивают его. Лиса в предвкушении чего-то, она танцует, громко и неприятно напевая танго. Вновь раздается ее «пс», и руки приносят девочку и вешают ее на крючок. Девочка пытается освободиться, но Лиса прикрикивает на нее, и девочка затихает. Лиса скидывает плащ, руки уносят стол и стул. Она выливает кофе, начинает танцевать около жертвы, страстно и магически, обнюхивает ее, щупает. Затем закрывает красной тканью. Звучит барабанная дробь, как в цирке, когда фокусник демонстрирует нам свое мастерство, отдергивает ткань – на крючке никого нет. Лиса облизывается, падает, довольная, на руки, и они уносят ее. Затем белой тряпкой смахивают следы преступления, стирают отпечатки – как будто ничего и не было, и исчезают.

Пройдя, как колобок, Медведя и Волка, путешествуя через времена года – весну, лето и осень, девочка съедена Лисой-зимой, уничтожена злым духом, который всегда несет в мир разрушение, ломает его гармонию. Цикл завершился. Но жизнь – нет. Ее колыбельная осталась, она все еще звучит.

На снег выбегает котик, видно, что он ищет девочку, но находит в снегу листик, репей и колокольчик – все, что собрала девочка во время путешествия. Он звонит в колокольчик, оглядывается, но никого нет. Вдруг он принюхивается и чует запах – запах лисы, он нервно фыркает, снова принюхивается, но запаха девочки не находит. Так, звоня в колокольчик и напевая колыбельную, он уходит, понурившись.
Барабан переворачивается, и мы снова видим комнатку, где спит женщина. Именно теперь приходит осознание того, что женщина, мама – символ весны (вот почему на ее голове венок), ведь прошли лето, осень, зима, значит должна снова прийти весна. Весна – это время, когда возрождается природа – рождается новая жизнь, как «родилась» из колобка девочка.

Женщина спит, котик задувает керосиновую лампу, ластится к ней, трется об узелок с тестом на столе. Вдруг выплывает корзинка, в которую женщина складывала вначале белье, но это уже не просто корзинка, это – колыбель, светящаяся огнями, а на ней как оберег, который всегда вешают над детской люлькой, висят те предметы, которые собирала девочка по дороге.

Женщина просыпается, оглядывается, как человек, ненадолго уснувший и теперь не понимающий, что случилось. Она трясет головой, фыркает, отирает лицо, избавляясь от страшного сна или наваждения – все путешествие девочки было лишь ее сном. Но вдруг видит колыбель. Удивленно осматривает ее, прикасается к оберегам, как будто они ей знакомы (она их видела во сне). Вертя оберег, она пытается вновь вспомнить слова колыбельной песни, но петь их не кому – колыбель пуста. А в это время огоньки на колыбели начинают пульсировать, затем гаснут, но вдруг загорается огонек внутри узелка на столе. Он пульсирует, как сердечко. Женщина смотрит на узелок, быстро подходит к нему, разворачивает – в нем лежит агукающая девочка. Мама прижимает ее к груди, она счастлива. Котик хитро мурлычет. Мама кладет дочку в колыбель, укачивает и вдруг… вспоминает слова колыбельной песни до конца. Она играет с дочкой оберегом, качает ее. И ее колыбельная звучит жизнеутверждающе. В ней поет она о прекрасной дочке, которая скоро вырастет, у нее будет все в жизни хорошо, и она, также как и мама, будет напевать эту колыбельную, качая дитя. Жизнь бесконечна. Постепенно дочка засыпает, мама, сидя около колыбельной, тоже. Актрисы просят тишины: «Тсс!» Свет приглушается, и только звезды мерцают на небе, и мягкий свет освещает колыбель.

Это путешествие девочки-колобка, этот путь – это наша с вами жизнь. И нам, как и маленькому, чистому существу – девочке, в поисках своего счастья приходится сталкиваться с огромным миром, который не всегда ласков к нам. Но ее счастье все равно найдено – она обрела маму, а мама – дочку. Также и мы ищем и чаще всего находим свое счастье.

Вот такая сказка. Бесхитростная колыбельная создала поэтично-символический мир сказки. И понимаешь, что люди будут жить всегда, потому что женщина будет, терпеливо перенося все невзгоды, рожать и воспитывать детей, хранить свой очаг и наш мир. Как прекрасно родить, воспитать ребенка, направить его на жизненный путь и радоваться его жизни! И хочется держать в руках маленькое, нежное беззащитное существо и знать, что это твое дитя. Нить жизни не оборвется. И Любовь – это великое, безграничное, всеобъемлющее чувство, – основа мироздания. Она тот импульс, который дает всему жизнь и питает ее. И человек, женщина – самое мудрое создание природы, являющее собой и жизнь, и саму Любовь. А также Веру, Надежду, Стремление и Воплощение мечты.

Удивительная лиричность спектакля, его атмосфера, полная зовущего ожидания, тайны не оставляют равнодушным никого из зрителей: дети радуются, папы становятся какими-то сосредоточенными, а мамы – плачут с улыбкой на глазах.

Татьяна Батракова очень странно, тонко чувствует мир. Все ее спектакли проникнуты темой одиночества, попыткой найти родную душу или обрести семью. И такое самоощущение присуще многим окружающим людям, не только женщинам. Вот почему, наверное, родился спектакль «Колыбельная». Быть матерью женщине предопределено природой, но не каждая женщина становится матерью. То чувство материнства, данное женщине, зовет ее создать законченный, гармоничный мир, в котором есть она и ее ребенок. Отсутствие этой вселенской гармонии разрывает душу женщины, ее внутренний мир не полон, наступает конфликт с собой, и это очень чувствуется в спектакле «Колыбельная».

В спектакле почти нет слов. Зачастую они не нужны, когда мы говорим о чем-то близком, о том, что есть у нас в сердце. Но огромным миром спектакля стала колыбельная песня. Песня из далекого прекрасного детства, того времени, когда солнце светило ярче и трава была зеленее, когда жить было легко и хорошо. Когда рядом была МАМА. Колыбельные песни переплетаются с поразительно созвучной им музыкой А. Шнитке. Разные музыкальные миры приведены в гармоничное единство, это целый звучащий мир, в котором живут персонажи. Вокальные партии (Эльвира Лисицына) спектакля бесконечно богаты, объемны, переливчаты, в них – все чувства, весь мир женщины, матери. Акапельное живое исполнение искренне, оно как будто звучит в твоем сердце, погружает тебя в волшебный мир жизни и сказки. Хочется самой влиться в эту гармонию, напев готов зазвучать с твоих губ. Музыка и звуки завершают целостный образ спектакля. И «Колыбельная» – это маленькая, но бесконечная и совершенная вселенная.

Елена Белецкая